Но были и те, в чьей броне не отыскало прорех выпущенное Мъяонелем Безумие. Увидев, что сотворил Владыка Бреда, исполнились они гнева и устремились к нему. Не имеющее формы оружие сотворила Леди Гизгана, и назвала его — Незримая Смерть. Но когда бросила она Смерть в Мъяонеля, затрясла Каскавелла своей погремушкой, а Ауг-Ослепление взглянул на летящее. Лишившись направления, заколебалось оружие, не зная, кого поражать ему. Пыталась Гизгана вернуть утраченную власть над Незримой Смертью, Каскавелла же продолжала трясти своей погремушкой. И вот, когда подошла Госпожа Бледного Света к своему оружию, желая взять его в руки и исправить его, развернулась Незримая Смерть и убила ее саму.
В поединке меж Лордом Ирвейгом и Лордом Гюрзой достиг успеха Повелитель Теней. Ибо если их воинское искусство и можно признать равным, то все же превосходил Повелитель Теней Змеиного Лорда своей Силой. С черной тенью бился Гюрза, и не заметил, как эта тень стала его собственной тенью. И если Гюрза наносил один удар, то Ирвейг возвращал ему многократно. Ведь множество теней может быть у одного и того же предмета. И не все эти удары успевал отражать Лорд Гюрза.
Но когда пал он, с десятком ран, истекающий кровью, и, собравшийся над ним из сотен маленьких теней Лорд Ирвейг приготовился отнять у него жизнь и душу, то встретил его клинок на своем пути другой клинок. И был это не клинок Лорда, но клинок Кемерлина-дроу.
Многое рассказывают об их поединке, ибо тогда альву удалось совершить то, что прежде него не сумели многие Лорды. А следует сказать, что Кемерлин не любил войну и смерть, и некогда ради любви забыл о мести, и многие, даже из его народа, оттого полагали его трусом и изменником. Но в тот день увидели дроу и Лорды его таким, каким был он некогда в молодости, и подумалось многим, что сам Бог Войны учил его танцевать со смертью. И, сражаясь с ним, понял Лорд Ирвейг, бывший сам великим мастером меча, что превосходит его мастерством этот дроу. Тогда протянул Ирвейг свою Силу к тени Кемерлина, желая подчинить ее себе, но увидел, что изощренейшими чарами укрыта тень, и не сумел сразу взять ее. Протянул Ирвейг Силу к разуму Кемерлина — и вновь был вынужден отступить, ибо другая Сила, которой был причащен Отступник, хранила его. Кемерлин же тем временем все больше теснил своего противника и сумел его ранить. Не простым был его клинок — узкий серебряный эсток с драгоценными камнями на витой рукояти. Серебро, из которого состоял он, было не то серебро, которое добывают из земных недр, но звездное серебро. Нечего и говорить, что немалое волшебство, помимо природного, вложил в него дроу Кемерлин — а ведь считался он искуснейшим колдуном даже среди своего народа! Поэтому нет ничего удивительного в том, что, хотя естество Ирвейга в том поединке и было подобным естеству тени, все же поразил его этот клинок. Тогда, тяжело раненный, бежал Лорд Ирвейг и скрылся в Стране Теней.
В то время Лорд Архайн сражался с Господином Випером и женою его, и шла их битва с переменным успехом, ибо Архайну помогали его вассалы и ученики. Когда же Мъяонель, появившись на поле боя, увлек многих в Царство Бреда, во Владения Безумия, и так было и с учениками Архайна, сам Хозяин Железной Башни сумел защититься от обращенной против него Силы. Тотчас привел он в действие заклятье, приготовленное заранее — ибо ждал Архайн появления Мъяонеля и для него берег это заклятье. Возникло перед ним как бы облако из хрустальных лезвий и, опустившись на поле, поползло к Хозяину Рощи. Сети из змеиных колец бросили на облако Випер и Гадюка, но рассекло, разорвало, разрезало облако их заклятья. Обратил Ауг свою Силу на облако, но, отразившись от хрусталя, вернулось к нему Ослепление, и упал он на землю, крича от боли, выдавливая глаза свои.
— Какая необыкновенная вкусность! — Тонким голосом запищал Лорд Мирэн, посмотрев на облако. Раскрыв рот от земли до неба, подошел он к этому облаку и собрался проглотить его. Однако хрустальные шипы впились ему в небо и разорвали язык и кожу на щеках. Удивился Лорд Мирэн этому обстоятельству, однако еще больше напыжился, выкатил глаза, сильнее сдавил зубы. Не выдержало заклятие Архайна, разлетелось хрустальное облако. Тысячи острых клинков усеяли поле. Упал на колени Лорд Мирэн, Владыка Бреда, и стал выдергивать, выплевывать, выбрасывать застрявшие в глотке осколки, а кровь, мешаясь с ядовитой слюной, вытекала из него беспрерывным потоком, и было ему это не слишком приятно, и пребывал он оттого в сильном изумлении.
Тогда, увидев все это, использовал Лорд Архайн последнее оружие, которое у него оставалось — призвал Звенящих Рыцарей из Железной Башни. А были это могучие големы, и в каждом из них таилась толика Силы. Звенящими назывались они из-за доспехов, которые были на них. Ведь известно, что при ковке металла стоит в кузнице сильный звон. И не из металла, а из этого звона были откованы доспехи рыцарей Лорда Архайна.
Направились они к Хозяину Безумной Рощи, горя единственным желанием, которое вложил в них Архайн: отнять жизнь у убийцы Комета во что бы то ни стало. А Мъяонель в то время не мог защитить себя — разум его все еще пребывал в Царстве Бреда, где томились те, кого он сумел завлечь в это Царство. Мъяонель же охотился на их разумы и пленял их.
Некоторых из воинов Архайна сумел остановить Принц Каджей, но немногих, ибо были защищены Звенящие Рыцари от всякой магии. Огонь стекал с их тел, не причиняя никакого вреда, а стрелы и копья отлетали, не оставляя и царапины. Сотворив заклятье, вырвал Принц Каджей из земли камень величиной с королевский дворец и опустил его на одного из Звенящих Рыцарей. Но и это не остановило Рыцаря. Взметнулись вверх его руки, замолотили по воздуху, превращаясь в мельницу. И по мере того как опускал Принц Каджей камень, крошили его руки-лезвия Звенящего Рыцаря, превращая в пыль и щебень.