Безумная Роща - Страница 177

177

…Внезапно чья-то тень закрыла окно; в следующее мгновение ставни широко распахнулись, впустив в комнату ветер и водопад холодных брызг. Нинель не вскрикнула — она не могла даже пошевелиться, ибо тот, кто вступил в ее комнату, не был человеком. Он был немного выше, чем положено человеку, но главное отличие заключалось не в этом. Его темная блестящая кожа казалась неестественной, она скорее походила на каучук или пластик, чем на бренную плоть. Ни единой морщины, ни единой капли жира, идеально стройная, соразмерная фигура. Лицо его также было красиво, но если тело этого существа могло привлечь женщину, то лицо мгновенно остудило бы любые плотские влечения. Тонкое и узкое, лишенное каких-либо изъянов, не имеющее ни одной детали (за исключением глаз), которые бы прямо указывали на его нечеловечность, оно, тем не менее, не могло принадлежать смертному. Как и тело, лицо было слишком, чересчур, неестественно совершенным, оно было идеально-бесстрастным и больше подошло бы каменной статуе, чем живому существу. Глаза лишь усиливали это противоестественное ощущение — их белок был темным, а радужка — черно-золотистой. И последняя деталь — два черных крыла за спиной. Они сверкали бриллиантами дождевых капель, но когда пришелец перешагнул через подоконник и уверенно встал на ноги, и на мгновение раскрыл крылья — как делают птицы, чтобы избавиться от воды, попавшей на оперенье — Нинель увидела, что отнюдь не все драгоценности наколдованы непогодой: в крыльях этого существа покоились настоящие драгоценные камни, светившиеся мягким серебряным светом.

Комната оказалась слишком мала для ангела; распахнув крылья, он свернул книжную полку и перевернул письменный столик. Впрочем, похоже, что все это его не слишком-то обеспокоило; Нинель тоже. Вид пришельца пробудил в ней что-то; отдельные части ее души, находившиеся до сего дня в вывихнутом, неестественном положении, теперь будто выправлялись и вставали каждая на свое место. Прежняя жизнь отступила, она и раньше напоминала Нинель бесцельный, однообразный спектакль, теперь же Нинель кое-что вспомнила о том, кем была прежде, чем пришла в театр.

«Но, если все это верно (думала она, поднимая голову и вглядываясь в лицо ангела), я должна испытывать хоть какие-то чувства. Почему же… почему я не чувствую ничего?»

И все-таки (досадуя на себя за то, что память, вернув ей часть воспоминаний, не торопится возвращать и всю силу прежних чувств) она спросила:

— Это… ты?

В ее «ты» заключалось очень многое; весь мир, все сущее, вместе с бездной и небесами, заключались в ее словах.

Сказал ей ангел:

— Нет. Нет, Нинель, которую прежде называли Соблазн и Королева Синего Тумана, о невиновная убийца, ты ошибаешься. Воспоминания еще вернутся к тебе, и ты вспомнишь лицо того, с кем спутала меня; я же, о Нинель, всего лишь одно из его творений и один из его учеников.

Сказала Нинель:

— Я… я не понимаю. Почему ты называешь меня убийцей?

Сказал ангел:

— Потому что ты была причиной смерти моего создателя. Но вины твоей нет в этом, Нинель, ты не желала его смерти и не знала ни о чем, и поэтому я также называю тебя невиновной.

Сказала девушка:

— Страшны твои слова.

Сказал ей ангел:

— Может быть, ты полагаешь, что я пришел для того, чтобы развеселить тебя?

Помолчав, негромко сказала Нинель:

— Кажется, что нет.

Сказал ангел:

— Тебе угрожает опасность и, повинуясь велению долга, я обязан защитить тебя. Для меня ты не ценна; и я, и мои собратья полагаем, что лучше, если бы тебя не было б вовсе; но ты была ценна для того, кого мы чтим, и поэтому мы будем оберегать тебя, пока сумеем. Но, оберегая от того, кто охотится за тобой, мы не станем оберегать тебя от правды, и если не тот, кто охотится, но правда убьет тебя, значит, такова твоя судьба — и, может быть, это будет лучшим исходом. Выслушай то, что я расскажу тебе, Нинель, и не задавай вопросов, если можешь обойтись без них, ибо время, которым мы располагаем, не так уж велико. Я расскажу тебе о том, кем ты была прежде, и кем был наш создатель, любивший тебя так, как способны любить лишь немногие. Его звали Каэрдин, он был старше богов и могущественнее их, но его могущество не происходило из какого-либо внешнего источника, это не была сила или стихия, которая явлена, но сила, которая стоит за всем, что явлено и, вместе с тем, эта сила не принадлежит сущему. Это не пустота и не отрицание, не бездна, не хаос и не безумие. Также можно сказать об этой силе, что она сокрыта в сердце, но сказать так — значит не сказать ничего. Это — внутреннее состояние всего, это нельзя увидеть извне, но этого и невозможно достичь, разъяв предмет на части. Душа человека заключается в сердце, но, разрезав сердце, найдешь ли ты душу? О Нинель, знай, что у Сущего также есть свое сердце, но это не то, чего можно достичь посредством заклинаний или земляных работ, а ведь сила Каэрдина была схожа с этим сердцем. Впрочем, сказать «схожа» означает солгать, но у меня нет слов, чтобы в полной мере выразить то, что не имеет имени. Я могу произнести все слова и назвать это всеми именами, и произнесенное будет правдой в такой же степени, в какой будет ложью. Это то, из чего истекала сила Каэрдина, это то, что было его могуществом, то, чем он повелевал, это то, что было им самим — оно не имеет имени и смысла, и вместе с тем оно заключает в себе все имена и является единственным смыслом и сутью. Лишь двое были причастны к этому, ибо лишь их высокое происхождение позволяло им воспринимать вещи не кажущимися — так, как видим их все мы — но видеть подлинную действительность, лишенную каких-либо форм и цветов, лишенную имен и самого времени. Замени слово «видеть» словами «пребывать» или «являться» — не будет никакого различия. Они оба некогда были Элами, равные, но разные, неразрывно связанные друг с другом, но никогда не встречавшиеся здесь, на поверхности вещей, в мире явленном. Один из них тот, кто сотворил нас — Каэрдин, хранитель Сущего, садовник, бережно лелеявший древо времени. Второй — тот, кто еще только должен был родиться, спаситель, тот, кто должен был собрать плоды древа времени, посаженного Каэрдином. Даже среди смертных о его приходе существовали предсказания; бессмертные же называли его Судьей Стражей. Изначально природа этих двоих была нетленной, а могущество — не знающим ни пределов, ни ограничений, ибо от их силы берет свое начало все, что питает все существующее, и жизнь и смерть; и ты, и я, о Нинель, существуем лишь потому, что дыхание Элов течет через нас.

177